К 30-летию возрождения православного прихода в Умбе в газете «Терский берег» начата публикация обзорных очерков по истории Умбы и её прихода, автором которых является настоятель Воскресенского кафедрального храма иеромонах Никодим (Коливатов).
Первый очерк. «Начальные вехи формирования православного населения на Терском берегу» (вместо предисловия).
В этом году Кафедральный приход Воскресения Христова посёлка Умба празднует 30-летие своего возрождения после 56 лет безбожия и духовного беспамятства. На страницах «Терского берега» мы попытаемся не только вспомнить, как возрождался и чем жил наш приход все эти годы, но и обратиться в глубь веков, чтобы яснее осознать, наследниками чего мы все являемся. Конечно, в рамках газетных статей невозможно во всех подробностях рассказать о прошедших 557 годах жизни одного из древнейших поселений нашего края и его храма, но мы попытаемся хотя бы пунктирно наметить их на ленте времени и в нашей памяти.
История Умбы и её прихода начинается как бы вдруг в 1466 году. Первые страницы её летописи затерялись и, наверное, уже никогда не найдутся. Нам остаётся только предполагать из позднейших известий, что предшествовало письменной истории этого поморского поселения. В отличие от Варзуги, Умбу никогда системно не изучали археологи, поэтому даже утверждение, что первоначальное поселение находилось там, где ныне располагается база «Погост», лишь предположение, основанное на том, что сто лет спустя, в конце XVI века, там находилось верхнее поселение…
Для того чтобы понять, как формировалась Умба и как возник приход, следует напомнить общеизвестные, можно сказать, хрестоматийные страницы истории Терского берега до 1466 года.
Если опустить спорные (более чем гипотетические) свидетельства, в которых некоторые исследователи видят Кольский Север, то первой датой нашего повествования станет 1216 год, когда среди павших в Липецкой битве упоминается «Семьюн Петриловиц, терский даньник» (сборщик дани с Терской земли — авт.) (ПСРЛ, Т. III, С. 57). Из этого краткого сообщения следует как минимум два вывода: 1) к указанному году Терский берег был в орбите политики и/или экономики Великого Новгорода (но это не означает, что он уже стал частью данного государства) и 2) местные жители платили ему дань.
Немного более «разговорчивой» является археология. Исследования, проводившиеся на Варзуге в советские годы, показали, что не позже конца XI–начала XII века в регион проникают карельский и славянский элементы и возникают первые поселения. Однако насколько устойчивыми и, как следствие, культурно значимыми они были, мы судить не можем. Из последующих документов этого столетия явствует, что к Кольской земле сохраняется устойчивый интерес со стороны новгородцев, но этот интерес имеет сугубо экономический характер. Даже малейших сведений о христианизации местного населения или постройках религиозного назначения нет.
Следующей вехой стало начало XIV века, когда характер политики Великого Новгорода принципиально меняется в сторону осмысления себя как государства в современном смысле. Напомним, что русские княжества повсеместно переживают именно в это время процесс централизации с выявлением трёх полюсов объединения в Твери, Новгороде и Москве.
На Терском береге это изменение отразилось в 1326 году, когда 3 июня в Новгороде посол норвежского короля Магнуса Гакон (Haquinus) подписал мирный договор с новгородской верхушкой, частью которого стало разграничение между Норвегией и Новгородом. Хотя само разграничение не фиксируется в договоре, а лишь предполагается, однако оно нашло отражение в некоем юридическом фрагменте, известном как «Рунная грамота» и атрибутированном современными исследователями серединой XIV столетия. Этим договором устанавливались как государственные границы (новгородская по реке Вяла — так, видимо, называли тогда нижнее течение Умбы), так и зоны совместного владения (от вялской межи до Тромсё). Следует признать именно 1326 год временем окончательного закрепления Терского берега за русскими.
И опять нас уточняет археология. С закреплением Терского берега в составе Великого Новгорода потребовались постоянные административные центры. Такими, видимо, и стали Арзуга (именно так до XVI столетия назывался административный центр края) и, как можно лишь догадываться, Умба (Вяла). Поэтому совершенно не случайно, что около 1325 года по данным археологии появляется первая на Кольском Севере православная церковь – Никольский храм в Варзуге. Это вполне логично… Во-первых, с точки зрения средневекового образа мировосприятия действовала «формула» “чей храм (чей Бог!), того и земля” (таким образом строительство храма стало утверждением «русскости» данной территории!). Во-вторых, чужой, эксплуатируемый по большей части сезонно регион требовал минимума вложений при максимуме дохода (а строительство и содержание церкви очень затратная вещь); теперь же требовались не просто пункты сбора дани (погосты) и промысла (тони), состоявшие зачастую из одной-двух изб, но центры администрирования и военной защиты собственности, которую осуществляли православные новгородцы и крещёные карелы (насущные духовные потребности нового постоянного (!) населения привели к строительству как минимум одного храма). Так началась собственно церковная история нашего края.
Следующее за 1326 годом столетие будет для края непростым. Шла непрерывная борьба с соседями за территории и ресурсы (причём следует признать, что инициаторами конфликтов чаще выступали новгородцы, а не шведы или норвежцы). Что же касается церковной жизни региона, то о ней нам почти ничего не известно. Мощной движущей силой, до неузнаваемости изменившей Кольский Север, станет централизаторская политика Московского государства, которое, подчинив Новгород, придёт в регион с новыми задачами и возможностями. Главными сподвижниками в духовной сфере станут монастыри.
С монастырями будет связано то самое первое упоминание Умбы в 1466 году, от которого ведёт свою историю как поселение, так и приход. Но об этом в следующий раз.
иеромонах Никодим (Коливатов)
Второй очерк. «Умба и её приход в XV-1-й половине XVI века».
Первый письменный источник, упоминающий Умбу, Данная (дарственная) Тимофея Ермолинича Соловецкому монастырю датируется 6974 годом от сотворения мира, то есть периодом с сентября 1465 года по август 1466. Этот документ, как и ряд последующих до середины XVI века, свидетельствует о тесной связи двух соседних волостей, прежде всего в составе населения. Владельцами хозяйственно-промысловых участков выступают одни и те же семьи, в основном принадлежащие к так называемым «карельским детям». В церковном плане документ говорит не только о православном исповедании местного населения, но и о проникновении в качестве субъекта хозяйственной деятельности Соловецкого монастыря. На данном этапе, видимо, основным центром административной и религиозной деятельности края оставалась Варзуга. Но вскоре ситуация изменилась.
В 1471 году Умба и Варзуга отошли к Московскому государству, а после 1478 года и вся Новгородская земля, включая территории «двоеданничества», стала частью складывавшегося Русского централизованного государства. Перед Москвой стояли задачи выстраивания единой системы управления с понятными границами государства и полноценными административными пунктами на местах. Если доверять данным допросов «старых людей» и прежних данников, производившихся в конце XVI столетия русскими дипломатами, то в 80-х годах XV века граница государства была перенесена от «Умбской межи» далеко на запад — к реке Паз и далее, там даже построили некое укрепление (в дальнейшем упоминаемое как Валитово городище). Тогда же при архиепископе Геннадии (1485-1505 гг.) была осуществлена первая попытка христианизации порубежных саамов. Поздние грамоты стали утверждать, что и монастырь на Печенге был впервые создан именно в эти годы (впрочем, здесь много путаницы в показаниях!). Возможно также, что на грани столетий на какое-то время в устье реки Порьей возник Кукуев монастырь.
Согласно сохранившимся документам 1517 года можно утверждать, что после передвижения границ Кольский Север был разделён на два района сбора дани и судопроизводства со своими административными центрами. Один центр находился в возникшей (или специально устроенной московскими государями?) Кандалакше, а другой – в Умбе. Перенос центра из Варзуги в Умбу должен был произойти не позже 1491 года, когда архиепископ Геннадий своей грамотой освободил от податей и прямого подчинения (включая судебные дела) Варзужский приход, передав все права Соловецкому монастырю. Такое решение возможно было лишь при условии, что светские судьи-данники уже перебрались в новый центр, а единственными представителями центральной администрации оставались приезжавшие за церковной десятиной «десятники».
К периоду существования умбских данников относится одно из чудес, зафиксированных в Житии преподобных Зосима и Савватия Соловецких. Между 1514 и 1526 годами в Умбе жил данник Андроник («бяше от нарочитых»). В какое-то лето он пошёл собирать дань с лопарей на Варзугу. Вместе с ним были жена и сын-младенец. В дороге ребёнок разболелся. И когда стало очевидно, что он умрёт, к Андронику пришли соловецкие старцы, чтобы утешить его и помолиться за «детище». Далее старцы предлагают нечто неординарное: купить у родителей почти умершего ребёнка в собственность монастыря. И как только «сделка» совершилась и монах произнёс «Отселе детище сие несть ваше, но преподобнаго Зосимы Соловецкаго!», мальчик ожил и начал есть. За описанием чуда автор Жития оставил нам ценнейшие сведения об устройстве жизни на Терском берегу до начала нового этапа освоения Кольского Севера и развития приходской жизни в 30-е годы XVI столетия. Помимо имени данника и места его административного центра, примечательным является указание источника, что он живёт не в самой волости, а на речке. Думается, это является косвенным свидетельством, что в указанный период уже формировалось нижнее поселение в устье Умбы (Унбы), которое во 2-й половине XVI столетия станет центром одноименной волости.
Видимо, именно с новой административной и миссионерской политикой Московского государства и новгородского архиепископа Макария (1526-1542 гг.) связано дальнейшее развитие бюрократического аппарата в регионе (растёт количество данников и судебно-административных центров), в результате которого Умба потеряла свой уникальный статус, постепенно превращаясь в рядовую, зачастую второстепенную волость. Уменьшилось и её церковное значение. Но православный приход обрёл определённую стабильность, что и отразилось в документах эпохи. В частности, особенностью умбского прихода стало выделение ему собственного «лука» — доли в хозяйственной системе волости, на содержание причта.
Актовый материал даёт серьёзные основания считать, что в конце XV – 1-й половине XVI века растёт доля экономического и духовного присутствия Соловецкого монастыря в Умбе. На этот период приходится формирование будущего монастырского подворья как в самой Умбе, так и в сопредельных устье Куз-реки, Порьей и Пильской губах. Местные жители активно жертвовали на монастырь. Но и монастырь являл заботу о местном приходе и его общине. Расцвет монастырского хозяйства придётся на вторую половину столетия, но его основы закладывались за десятилетия до этого.
К сожалению, до определённого периода история Умбы и её прихода просматривается лишь краткими эпизодами. Можно предполагать, что не позднее середины XVI столетия поселение в устье реки превратилось в центр волости. К 70-м годам в волости сосуществовало уже два прихода – старый Воскресенский на Верхнем погосте и новый Петропавловский в Нижнем. Мы не знаем, как долго продолжалось сосуществование двух приходов, каждый из которых имел собственный причт, но последние страницы этого сосуществования нашли отражение в источниках.
Впрочем, об этом в следующий раз…
иеромонах Никодим (Коливатов)
Третий очерк. «Приходская жизнь в Умбской волости во 2-й половине XVI века».
В середине XVI века Умбская волость имела уникальную для Кольского Севера ситуацию. В большинстве существовавших на тот момент волостях нашего региона само понятие «приход» совпадало с понятием «волость». Волостные (земские) старосты являлись одновременно и старостами церковными. Вся администрация волости (включая суд, делопроизводство и мирской сход) сосредотачивалась в трапезных приходских храмов. Умба же пошла по пути развития, характерного для более южных районов Поморья, – пути децентрализации и автономии каждого поселения волости. В указанный период мы застаём по сути три самостоятельных прихода в рамках одной волости.
Древнейшим приходом, возникшим не позднее 2-й половины XV века, был приход церкви Воскресения Христова в верхнем погосте. От него примерно спустя сто лет отпочковался приход-«выставка» в нижнем погосте. Судя по сохранившимся источникам, в нижнем погосте сразу возникло два храма – летний (холодный) без трапезы во имя Петра и Павла (впервые упомянут в сохранившихся актовых материалах 1563 года) и зимний (тёплый) с трапезой во имя Воскресения Христова (впервые упомянут в 1570/1571 году; по другим данным – в 1569 году). Сами местные жители называли свой приход Воскресенским. Это отразилось в актовых материалах эпохи. Так, в духовной попадьи Татьяны Григорьевой дочери от 30 января 1571 года читаем: «да к Воскресенью в волость на престол приказываю по души шубу белью, да вверх к Воскресенью на престол однорядку с ыскрой, да живота моего два котла, да оловяник, да медник». Официальная же документация (государственная и епархиальная) именует приход Петропавловским. К примеру, древнейшая из сохранившихся приходных книг Новгородского дома Святой Софии от 1576/1577 года знает только храм Петра и Павла в Умбе и ни разу не упоминает церковь Воскресения Христова. Видимо, разница в наименованиях была связана с удобством различения верхнего и нижнего приходов одной волости при проведении учётных и иных административных мероприятий.
Сам процесс образования прихода-«выставки» хорошо изучен в дореволюционной историографии. Обычно после образования отдельного поселения, тяготевшего к определённой автономии от соседей, община мирским сходом составляла обращение к новгородскому архиепископу, испрашивая благословения на постройку храма (чаще – двух) и создание прихода. В этом прошении община определяла заранее выделение из волостных земель погоста, включавшего, помимо храмов и кладбища, дома для причта (священника, дьячка и пономаря) и хозяйственные постройки, а также оговаривала источники текущего содержания духовенства (в Умбе это был один «лук» в общем пользовании причта).
После устройства погоста община вторично обращалась к владыке, испрашивая антиминсов для храмов и представляя кандидатов для рукоположения на клировые должности. Причт в эту эпоху полностью избирался из членов общины, таких же крестьян. Выборными были также церковный староста и «трапезник» (обычно совмещавший свои обязанности с послушанием пономаря). Разница состояла лишь в том, что клир избирался бессрочно, а приходская администрация — на обговоренный срок: староста – на два года, а «трапезник» — на один.
При выборном принципе формирования клира не следует обольщаться насчёт духовных и интеллектуальных его качеств. Священник в указанную эпоху мало чем отличался от односельчан. Зачастую единственным его достоинством было умение читать. Зафиксированы многочисленные случаи, когда приходской поп не умел правильно совершать Литургию, крестил без святого мира и масла, допускал соединение отпевания с языческими ритуалами и пр. Не стоит удивляться, что местное духовенство ни в XV, ни в XVI, ни в XVII столетиях не было инициатором православной миссии среди лопарей и некрещённой части карелов. Проповедь как таковая исчезла из приходского обихода. Потребуются колоссальные усилия епархиальной и государственной власти, прежде чем приходы станут орудием просвещения местного населения. Сельские клирики XVI века были такими же тягловыми крестьянами, участвовавшими во всех формах хозяйственной деятельности волости (например, в 1577 году умбский священник Григорий Ильин участвовал наравне с другими крестьянами в соглашении о «проряде» на промыслы с Кирилло-Белозерским монастырём). При этом духовенство составляло беднейшую часть «волощан».
На данный момент из актового материала эпохи нам известны имена трёх священников нижнего Петропавловского погоста и одного верхнего Воскресенского. Первым из известных по имени упомянут под 1571 годом священник Григорий Ильин сын (в последний раз он указан в документах 1584/1585 года). Под 1577 годом назван в нижнем погосте некто поп Сергий (его имя встречается лишь один раз, в связи с архиерейским сбором). Наконец, под 1595 годом упомянут священник Герасим, избранный после «немецкого» нашествия. Единственным известным по имени священником верхнего погоста является его последний настоятель — чёрный поп Васьян.
Реальная власть на приходе принадлежала органам земского самоуправления — старостам, земским дьякам и «трапезникам», избираемым приходским сходом (как показывают исследования, чаще всего состоявшим не из всех «волощан», а лишь из их «верхушки», способной тянуть государственное и церковное тягло). Для Умбы характерно соединение функций приходского и земского дьячков (делопроизводителей и псаломщиков в одном лице). Первым известным нам дьячком был Илейка Гурьев сын Попов, совмещавший дьяческие функции в верхнем погосте и в земском волостном правлении; впервые упомянут под 1571 годом. Многие годы в нижнем погосте эти функции совмещал дьячок Петелка Лукьянов, впоследствии перебравшийся в Варзугу. Также в Умбе совмещались функции пономаря и «трапезника», который не подчинялся настоятелю (только старосте).
Одной из своеобразных и причудливых черт приходской жизни данной эпохи были волостные трапезы. За счёт приходской казны на большие праздники «трапезниками» варилось пиво (в описях приходов сохранились упоминания о специальных чанах для пивоварения) и устраивался пир в трапезной храма. В период изживания этой сомнительной традиции зафиксированы ужасающие примеры того, до каких крайностей доходили подобные пиры. Ссоры, матерная брань, драки и даже убийства были неприглядной стороной этих «торжеств», совершавшихся в храме.
Следует отметить, что храм и его казна воспринимались, с одной стороны, как собственность волостного мира, а с другой, владельцем выступал тот святой, в честь которого была посвящена церковь. В нижнем погосте «суверенами» были апостолы Пётр и Павел. Приходская казна не являлась собственностью духовенства. Священник не был даже её распределителем. Временное подотчётное управление принадлежало приходскому старосте. Зачастую церковная казна превращалась в «кассу взаимопомощи» членов общины.
Но была в эту эпоху в Умбской волости и ещё одна форма приходской жизни, возникшая во 2-й половине XVI века и просуществовавшая всего несколько десятилетий. Этой особой формой являлись часовенные приходы. Подобный приход, скорее всего, если следовать косвенным указаниям источников, существовал в «волостке» Вялозеро. В отличие от церковных приходов, часовенные ускользали от административного учёта. Дело в том, что в XVI столетии часовни строились без благословения Правящего Архиерея и зачастую стояли без имени и без освящения. Не было при часовне собственного клира (священник приглашался лишь на большой праздник или по случаю какой-либо надобности: крестины, отпевание, постриг и т.д.). Часовня в данном случае выполняла функции мирского молитвенного собрания и центра администрирования небольшого поселения, не способного построить храм и содержать собственный клир. В остальном жизнь часовенного прихода ничем не отличалась от церковного. Увы, именно часовенные приходы сформируют в народе привычку к «беспоповству», став благодатной почвой для раскола XVII века.
Настоящей катастрофой для Карельского, Кандалакшского и Терского берегов Белого моря стал так называемый «Басаргин правёж» 1568 года. Поводом стал ложный иск двинских промышленников Бачуриных к Варзужской волости на 450 рублей. Но реальные причины разорения не только Варзуги, но и всего западного и северного Поморья заключались в той борьбе с крупными светскими и духовными феодалами, которую развернул царь Иоанн Грозный с середины 50-х годов. «Правёж» был поводом многолетнего разграбления вотчин двух главных «конкурентов» царской власти в регионе в лице «недобитой» новгородской аристократии и крупных монастырей. Следствием «правежа» стало разорение значительной части местного населения. Массовый голод, вымирание и бегство остатков населения привели к запустению региона. После «свержения» митрополита Филиппа с первосвятительской кафедры монополия Соловецкого монастыря в регионе была разрушена, наступил новый этап в развитии Умбы и её прихода, о котором мы будем говорить в следующий раз.
иеромонах Никодим (Коливатов)
Четвёртый очерк. «Превращение Умбы в монастырскую вотчину. Вводное слово».
Умба являлась одной из первых волостей, обращённых в церковную вотчину. Здесь этот процесс прошёл крайне быстро – менее, чем за одно десятилетие. Он определил облик поселения и его прихода почти на два столетия. Процесс формирования монастырской вотчины не только знаковое, но и сложное явление, затронувшее почти все стороны жизни людей той эпохи. Но, прежде чем обратиться к намеченной теме, считаем важным сделать несколько ремарок.
Благодаря историкам XIX века утвердилось мнение о первенствующей роли в христианской миссии и освоении крайнего севера монастырей. Это породило тенденцию к «удревнению» как самих монастырей, так и их колонизаторских устремлений. Однако чаще всего мы имеем дело со смелыми гипотезами, а не фактами; а факты, отражённые в документах эпохи, определённо говорят о достаточно позднем освоении монастырями Русского Севера в целом и Кольского полуострова в частности. Процесс колонизации и экономической эксплуатации Арктики во все времена являлся трудоёмким и затратным. Поэтому, выстраивая историю данного явления, необходимо всегда учитывать два фактора: во-первых, наличие потребности у монастыря осваивать новые территории, во-вторых, наличие ресурсной (финансовой, технической и человеческой) возможности это делать.
Например, в отечественной историографии бытуют два гипотетических «удревнения» монастырской колонизации на Терском берегу: со стороны Николо-Корельского и Кирилло-Белозерского монастырей. В ряде работ их присутствие в регионе обнаруживают чуть ли не в XV столетии. Однако документы говорят о достаточно позднем и весьма ограниченном их участии в колонизации нашего края.
Николо-Корельский монастырь впервые упомянут на заре своего существования в 1419 году в связи с его разорением «немцами». Он был возрождён по инициативе Марфы Борецкой (известной Марфы-посадницы) приблизительно в 70-е годы XV столетия как «необщежительный» монастырь-приход, управлявшийся приходским старостой. Лишь в 1528 году в монастыре появился первый игумен и был введён общежительный устав. К середине XVI века в обители проживало всего 15 насельников. Естественно, даже при наличии гипотетического желания расширить владения за счёт «заморских» территорий у него не хватало ни человеческого, ни материального ресурса. Лишь с развитием международного торга на Двине Николо-Корельский монастырь начнёт хозяйственно осваивать (а точнее, вклиниваться в уже сложившуюся систему!) Терский берег. Только в 1615 году его владения в регионе будут признаны царским правительством.
Кирилло-Белозерский монастырь имел все ресурсы уже к середине XV века, но не имел мотивов к колонизации на Белом море; да и с канонической стороны не всё было просто. Во-первых, не надо забывать, что до 1471 года Кирилло-Белозерский монастырь и Терский берег входили в состав разных государств: Московского и Новгородского соответственно; сомнительно, чтобы новгородское боярство позволило чужим монастырям хозяйничать в своей вотчине (признаться, новгородцы и свои-то монастыри не всегда жаловали и с подозрением относились к появлению новых общин). Во-вторых, до 1572 года Двинская земля (частью которой историки считают Терский берег) входила в состав Новгородской епархии (до середины XVI века сохранявшей черты определённой автономии), а Белозерский монастырь — в состав Ростовской; с точки зрения церковного права, деятельность монастыря на чужих канонических территориях была бы незаконной. Но самое главное, у Кирилло-Белозерского монастыря до определённого момента не было мотивации осваивать Поморье. Сам Белозерский край в означенную эпоху был мало освоен, а его доходность была в разы выше «заморской» земли Тре. Московские князья ещё в середине XV века использовали Кириллов монастырь как духовный и экономический форпост в Белозерском крае и активно способствовали формированию и расширению монастырской вотчины в непосредственной близости к обители. Лишь с середины следующего столетия государство через инструменты ограничения новых земельных приобретений в центре России и частичной секуляризации монастырских вотчин вынудит церковно-монастырских феодалов искать новые доходы на содержание своих общин на окраинах страны, в частности, на Кольском Севере. Вот именно тогда Кирилло-Белозерский монастырь и осуществит настоящий «рейдерский захват» Умбской волости, но это уже конец 70-х годов XVI столетия.
Придётся согласиться с более взвешенной позицией и принять, что первым и долгое время единственным монастырём, осуществлявшим хозяйственную деятельность в нашем крае, был Спасо-Преображенский Соловецкий монастырь. Помимо территориального преимущества (близости к Кольскому полуострову), особым стимулом к активной колонизации Поморья являлась ограниченность ресурсов для выживания достаточно крупной монашеской общины на Соловецком архипелаге. Солеварение и рыбный промысел толкали обитель к созданию сети факторий по всему Белому морю. Но, следует заметить, до определённого момента Соловецкий монастырь не выступает как вотчинник (феодал). Его представители встраиваются в хозяйственную жизнь крестьянских общин и не только получают прибыли, но и несут материальную ответственность (платят государственные и церковные налоги, строят храмы, вкладываются в создание орудий труда и прочее). Актовый материал даёт яркую картину того, как под влиянием внешних обстоятельств монастырь-соработник превращается в вотчинника. Но об этом в следующий раз.
иеромонах Никодим (Коливатов)
Пятый очерк, посвящённый освоению Умбской волости Соловецким монастырём. «Превращение Умбы в монастырскую вотчину. Соловецкие владения в Умбской волости».
Письменная история Умбы начинается с прихода Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря в волость в качестве собственника. Почти целое столетие Соловки выступали как часть волостной общины, встраиваясь в систему «луков» и оказывая всемерную поддержку местному населению. Актовый материал показывает, что основным способом приобретения собственности были «данные» (прижизненные пожертвования членов волостной общины на определённых условиях). Из 8 сохранившихся от XV века документов лишь один оформлен как завещание («духовная»). До 40-х годов XVI века нет ни одного примера специального приобретения монастырём «луков» на Терском берегу. Первая «закладная» датируется 1543 годом и относится к Варзуге. Всего от 40-х годов сохранилось только четыре подобных документа. Скорее всего, монастырь выдавал ссуды под залог «луков» в куда большем количестве, но только в четырёх случаях ссудополучатели не расплатились вовремя и «закладная» приобрела статус правоустанавливающего акта собственности. От 50-х годов остались всего три «закладные». Заметим, что до начала 70-х годов Соловецкий монастырь делал основные свои приобретения в Варзуге, а не в Умбе, уступая первенство в её освоении молодому Печенгскому монастырю.
Ситуация принципиально изменилась в конце 60-х – начале 70-х годов, когда после «Басаргина правежа», повлекшего настоящую катастрофу для местного населения, в регион стали проникать новые хозяйственные деятели в виде «южных» монастырей, ориентированных на царское правительство. Напомним, что после открытого столкновения святителя Филиппа с царём весной 1568 года и суда над митрополитом, выходцем из Соловецкой обители, начался новый этап ограничения новгородских «свобод», включая ослабление главного хозяйственника в Поморье – общины преподобных Зосимы и Савватия. Бедствия шли одно за другим. В течение нескольких лет Басарга Леонтьев и его отряды под разными предлогами разоряли владения монастыря на Карельском и Терском берегах. Одновременно шло следствие на самих Соловках, закончившееся смещением игумена Паисия и назначением первого за столетие выходца из чужого монастыря – бывшего игумена Кирилло-Белозерской обители Варлаама. И всё это на фоне кровавого погрома в самом Новгороде, частью которого были арест и позорная казнь последнего более или менее самостоятельного новгородского архиепископа Пимена, прославленного в лике святых.
Около того же времени Терский берег окончательно вошёл в состав Двинской земли, а та, в свою очередь, в 1572 году была отторгнута от Новгородской архиерейской кафедры и включена в состав Вологодской епархии. Наступили времена своеобразного «двоевластия». И вологодский, и новый новгородский архиереи делали, что называется, хорошую мину при плохой игре. Оба понимали каноническую несостоятельность отторжения земель одной епархии и передачу другой без согласия изначального владельца. Поэтому и новгородские владыки при возможности собирали церковные подати с прежних владений, и вологодские архиереи стали рукополагать на новые свои земли священников (причём даже туда, где власть новгородского архиепископа вроде бы не оспаривалась; например, для Соловецкой обители, в состав Двинской земли не входившей).
В этих условиях фактического духовного «двоевластия» на Терский берег при покровительстве и прямом подстрекательстве царской власти хлынули крупные монастыри московской ориентации. Активизировались в формировании вотчин в регионе пришедшие ещё в 60-х годах Антониев Сийский и Николо-Корельский монастыри. Основной их интерес составляла Варзуга. Пришли и два «инородца» — Кирилло-Белозерский монастырь и Троицкий Сергиев (будущая Лавра). Наконец именно в 70-е годы окрепли два местных монастыря – Кандалакшский и Печенгский, также включившиеся в «увлекательный» процесс стяжания имений.
Соловецкий монастырь волей-неволей вынужден был менять тактику и вести борьбу за сохранение экономических позиций в регионе. Именно в борьбе с конкурентами обитель начинает скупать собственность в Умбе и Варзуге. Первая известная «купчая» была совершена 5 июля 1571 года со старцем Нифонтом, на тот момент бывшим уже пострижеником Соловецкой обители, на «лук без четверти» в реке Умбе. В 1572 году известный глава варзужского подворья старец Фегнаст (Феогност) совершил семь покупок «луков» в Умбе и пять – в Варзуге. Следующий год принесёт ещё пять сделок. Среди них особое внимание привлекает купчая от 14 октября 1573 года. Помимо четверти «лука» на реке Умба, «Киприяновы дети» продали црен и варницу с местом и строениями на реке Хлебной. Это приобретение дало толчок к развитию соловецкого монастырского солеварения на данной тоне.
Среди актового материала, отражающего «округление» владений монастыря в Варзуге и Умбе, особое внимание привлекают источники, говорящие о последнем настоятеле Воскресенской церкви в Верхнем погосте. В начале 1573 года мы застаём чёрного попа Васьяна (Вассиана) настоятелем прихода в Варзуге; в это время он сделал пожертвование в размере 20 алтын на поминовение родителей в Соловецком монастыре. К осени того же года он перебрался в Верхний погост. При нём тогда служил дьячком некто Жданко Яковлев. Питались священник и дьячок от одного «лука», выделенного в стародавние времена общиной. В 1574 году Васьян продаёт наследство родителей монастырю и делает ещё один вклад. Последний раз он упомянут в 1575 году в «сотной грамоте» В.Т. Агалина. Вероятнее всего, вклады отца Васьяна были приготовлением для принятия его в братию монастыря. Церковь в Верхнем погосте была разорена из-за Басаргина правежа и сокращения населения самого погоста. Думается, последний удар по приходу в Погосте был нанесён формированием монастырской вотчины, приведшей к единообразию приходской жизни Умбы. Так или иначе, в 1578 году, по описи З.Д. Сущева, церковь «стоит пуста».
1574-1577 годы ознаменованы всё новыми приобретениями в Умбе. Именно в это время завершается формирование крупного монастырского подворья недалеко от Воскресенской церкви. Его основой станет купленный у Семена Яргачева в 1575 году комплекс построек «в нижнем конце под поповым двором». На данный момент выявлены следующие имена соловецких старцев, возглавлявших подворье в Умбе: Гордей (1571-1577, 1583 годы), Селиван Яргачев (1579), Иов (1582), Исидор (1585), Васьян (1587), Григорий Онежанин (1590), Созонт и Михайло (оба – 1593), Дософей (1595) и Мирон (1598). Обычно старец возглавлял подворье два года, а потом переводился на новое место, но были и исключения. В 1581 году статус подворья был временно понижен и им управлял монастырский служка Логин Семенов. В функции подворья входило контролировать ближайшие усолья и монастырские тони, вести расчёт и товарообмен от лица обители, принимать пожертвования и, самое главное, представлять юридические и экономические интересы Соловков на местном уровне.
Большое внимание Соловецкий монастырь в 70-е годы уделял солеварению. Он старался расширить и отстоять свои владения в Порьей губе, Пильской губе и в Кузреке. Значимость Кузрецкого усолья для монастыря выразилась в формировании там самостоятельного от Умбы подворья, возглавляемого собственным старцем. К нему тяготели варницы в Мосеево, на мысе Турий и у речки Хлебной. На реках Чёрной, Куз и Оленице были свои ловища и монастырские «заборы» (приспособления для ловли рыб). Выше по течению Куз-реки находились лесные участки и покосы, также бывшие в ведении Кузрецкого подворья. На данный момент нам известны имена всех старцев, возглавлявших хозяйство в Кузреке: Гаврило Беззубой (1571-1572, 1575 – совместно со старцем Семионом, 1581), Родион (1573), Пахомий (1574), монастырские слуги Кирша и Кирилл (1575-1577), Григорий (1579-1581), Фаддей (1583-1586). После старца Фаддея уровень представительства в Кузреке был понижен до монастырских служек. Это было связано с тем, что там установилось совместное владение с Кирилло-Белозерским монастырём, основные права при этом принадлежали последнему. Вообще, начиная с разграничительной грамоты 1580 года, основным центром соловецкого солеварения в Умбской волости стала Пильская губа, где сформировалось сложное и крупное хозяйство с постоянным населением.
Окончательно соловецкие владения в Умбской волости сформировались как вотчина под влиянием хозяйственной «экспансии» другого монастыря – Кирилло-Белозерского. Но об этом в следующий раз…
иеромонах Никодим (Коливатов)
Шестой очерк, говорящий о подворье Печенгского монастыря в Умбе в 70-е годы XVI века. «Превращение Умбы в монастырскую вотчину. Печенгские владения в Умбской волости».
Кратким эпизодом в истории Умбы и её прихода стала попытка Печенгского Троицкого мужского монастыря создать вотчинное хозяйство на Терском берегу.
Печенгский монастырь берёт своё начало в 30-е годы XVI века. Судя по сохранившимся источникам, первично появился часовенный приход, переросший не позднее 40-х годов в приход-монастырь. Он получил специфическую форму, свойственную многим малым обителям Русского Севера в указанную эпоху. Приблизительно в начале 50-х годов обитель Святой Троицы на Печенге обрела свой окончательный вид в качестве общежительного мужского монастыря, возглавляемого строителем. Следует отметить, что многие малые монастыри возглавлялись не игуменами, а строителями или начальниками; так было приблизительно до середины 70-х годов и с Печенгским монастырём.
Для нашей темы важно сказать, что Свято-Троицкий монастырь изначально создавался как «иосифлянский» («стяжательный»). На это нам указывает само Житие преподобного Трифона Печенгского, которое, кратко упомянув об освящении Троицкой церкви, крещении местных лопарей и постриге Трифона (обо всём в одном предложении!), добавляет: «новопросвященнии же народи лопарские от усердия своего от имений своих приношаху сребро и вещи, и яко пред ногами апостолскими преподобнаго отца Трифона при ногах полагаху, инии же земли и озера и реки и к морским промыслам угожие воды подаваху, и писменными заветы утверждаху». Важность этого момента заключалась в том, что освоение Арктики и выживание в ней очень трудозатратное и дорогое дело. «Нестяжательный» монастырь был неспособен прокормить насельников, а значит, был обречён на гибель (яркий тому пример – монастырь преподобного Феодорита в Коле).
Итак, Печенгский монастырь создаётся как «стяжательный» и начинает свою достоверную (основанную на документах эпохи!) историю с приобретений. Самая ранняя купчая была заключена между строителем и начальником Трифоном и жителем Умбской волости Филиппом Наумовым сыном на четверть «лука» 11 октября 1551 года. Данный документ открывает не только «внелегендарную» историю Печенгской обители, но, как видится, является первым достоверным актом умбского Нижнего погоста. Кроме того, благодаря этому документу сохранилось имя первого из известных волостных (читай «приходских»!) старост – Сидора Григорьева.
Новые приобретения в Умбе приходятся на период после «Басаргина правежа». Именно в 70-е годы XVI столетия по инициативе начальника Трифона и строителя Сергия здесь создаётся подворье Печенгской обители. В 1571 г. Ивашко Семенов сын Проханов продал свои пол «лука» монастырю. Ещё три купчие совершены в 1574 году. Около этого времени в Умбу назначается старец (управляющий подворьем) Пётр. В 1574/1575 году старец Пётр приобретает на погосте на горе над колокольней двор со всеми строениями, который и становится «резиденцией» печенгских монахов. Хозяйство подворья включало в себя избу, хозяйственную клеть, соединённую с избой сенями, хлев с сенником, «мыльню» (баню) и пристен (некую пристройку к избе). На подворье жил назначаемый из монастыря старец-приказчик (нам известны имена двух из них: Петра – 1574/75 и Филофея – 1576) и «дворник» (Якуня Иванов). Отдельным хозяйством (двор, пол «лука» угодий и мельница) жил монастырский слуга Гаврила Семенов сын Обленков, являвшийся местным жителем. Подворье было ориентировано на товарообмен и участие в рыбном промысле; нужды солеварения монастырь реализовывал в Порьегубской волости.
Максимальный рост угодий Печенгского монастыря в Умбской волости пришёлся на 1576 год, когда было совершено сразу семь сделок. Последняя известная купчая на «полчетверти лука» совершена 16 июля 1577 года между Иваном Аверкиевым сыном Кукиевым и строителем Сергием и священником Саввой.
Уже в 1578 году владения Троицкого монастыря будут отписаны З.Д. Сущевым Кирилло-Белозерскому монастырю. По сути это был незаконный захват чужой собственности, но у Печенгского монастыря не хватило ресурсов, чтобы отстоять свои права, поэтому в 1581/82 году печенгский игумен Гурий и братия монастыря уступили своё подворье в Умбе и все угодья (всего 3 «лука») Кириллову монастырю за 125 рублей. При этом «кирилловские» умудрились удержать 20 рублей и лишь в 1584/85 году вернули долг.
Так закончился эпизод краткого пребывания печенгских монахов в Умбе. Ещё более кратким было их присутствие в Варзуге. Лишь в Порьей губе им удалось более основательно закрепиться, постоянно конкурируя там с Соловецкой обителью.
Мы вплотную подошли к самому яркому и исторически определяющему моменту в жизни Умбской волости и её прихода XVI века – формированию вотчины Кирилло-Белозерского монастыря. Но об этом в следующий раз…
иеромонах Никодим (Коливатов)
Седьмой очерк, говорящий об экономической экспансии Кирилло-Белозерского монастыря и завершении процесса формирования монастырской вотчины в Умбской волости. «Превращение Умбы в монастырскую вотчину. Владения Кирилло-Белозерского монастыря в Умбской волости».
Центральным моментом в истории Умбы и её прихода стала хозяйственная «экспансия» Кирилло-Белозерского монастыря в 70-х – начале 80-х годов XVI века. Его следствием стали перераспределение хозяйственных структур волости, перестройка приходской жизни и формирования нового по своему статусу населения (переход крестьян из разряда вольных в монастырские). Этот глобальный «слом» прежних устоев был бы невозможен без официальной поддержки со стороны государства. Как ранее нами отмечалось, именно центральная власть направила колониальные амбиции крупных монастырей на окраины Новгородской земли, нарушив прежде бывшую «монополию» Соловецкого монастыря. За этим скрывались сложные политические и экономические противоречия, продиктованные курсом на формирование централизованной самодержавной монархии.
Возникнув в 1397 году, община преподобного Кирилла Белозерского строилась первоначально на строгом «нестяжательном» уставе. Однако после смерти преподобного основателя и ухода наиболее деятельной части общины на новые места жизнь монастыря меняется в сторону крупной церковной вотчины. Во многом этому способствовало то, что, начиная с великого князя Василия Васильевича Тёмного, московские государи видели в Кирилло-Белозерской обители опору не только своей политики в Белозерском крае, но и в борьбе с Новгородом, частью которого было Заволочье и Поморье.
Условия для «экспансии» кирилловских монахов в Беломорье начал создавать ещё великий князь Василий III. Именно он в 1528/29 году выдал тарханную грамоту на беспошлинную торговлю «каргопольской» солью в Москве в годовом объёме 10 тысяч пудов. Однако Иоанн IV в 1556 году отменил эту льготу, «компенсировав» её монастырю правом купить новые угодья на сумму 200 рублей. Лишь двенадцать лет спустя это право было частично реализовано приобретениями в Золотице, с чего началось реальное хозяйственное проникновение кирилловцев на Белое море. В 1569 году жалованная грамота Иоанна IV утвердила первые осуществлённые приобретения в регионе.
Обосновавшись в Золотице, Кирилло-Белозерский монастырь обратил свои взоры на Умбу как удобную факторию для рыбного и соляного промыслов. Самым ранним документом, свидетельствующим о проникновении монахов Белозерской обители на Терский берег, является «данная» на «лук» земли с угодьями и двором от 1572 года. После непродолжительной паузы кирилловцы в 1575/76 году сделали две основополагающие покупки, создав полноценное подворье в Умбе. Во-первых, они приобрели у Семена и Федора Поздеевых детей Пирожниковых угодья с «хоромами» за 50 рублей. И, во-вторых, у Саввы Федорова сына Водникова куплено четверть «лука» «промеж умбскими жильцы». Всего к началу 1577 года за монастырём числилось два «лука». 6 января 1577 года царь Иоанн Грозный пожаловал Кириллов монастырь ещё тремя «луками» в волости и правом беспошлинной ловли рыбы в устье реки Умба. Это пожалование подтолкнуло игумена Козму к активной скупке «луков» именно здесь. Весной 1577 года куплено три участка, а летом того же года заключено ещё не менее семи-восьми сделок (один из документов сложно точно датировать, и он лишь условно отнесён к указанному периоду) на угодья в размере пяти «луков». В первой половине 1578 года покупки возобновились. В результате к лету 1578 года Кирилло-Белозерский монастырь владел в Умбской волости 10 «луками», что делало его основным экономическим игроком в данном районе. В результате «экспансии» игумен Козма решил обратить оставшуюся часть «чёрных» (немонастырских) «луков» в собственность Кириллова монастыря. С этой целью он обратился с челобитьем к царю, испрашивая «для монастырского обиходу» 22 «необельных» лука и речку Оленицу в придачу.
27 июня 1578 года Иоанн IV дал жалованную грамоту Кирилло-Белозерскому монастырю на 32 «лука» (10 купленных и 22 приписанных) в Умбской волости. На основании этой грамоты 26 августа Захарий Дмитриев сын Сущев осуществил отпись Умбской волости. Согласно этому документу, Кирилло-Белозерской обители отходили 32 «лука», 43 тони на море и реках, 5 амбаров, 7 соляных варниц, мельницы, 46 крестьянских дворов в Умбе и 4 двора в Вялозере. При отписи не учитывались владения Печенгского монастыря (они были автоматически переданы кирилловцам) и игнорировались интересы Соловецкой обители (права которой повсеместно нарушались). Фактический захват волости одним из вотчинников (Кирилло-Белозерским монастырем) положил начало многолетнему конфликту между Соловецким и Кирилловым монастырями.
При Иоанне Грозном оспаривать сложившуюся ситуацию в открытую ни Печенгский, ни Соловецкий монастыри не решались. Они выступали в роли просителей, уговаривая «старшего» собрата вернуть или компенсировать утраченные владения. В результате Печенгский монастырь полностью уступил все свои владения в 1581/1582 году.
Соловки оказались менее сговорчивыми и решили бороться за свои владения до конца. 7 марта 1580 года после продолжительных переговоров игумен Козма с братией сформулировали условия раздела Умбской волости с Соловецким монастырём в приговорной («полюбовной») грамоте. Игумен Косма признавал за Соловками права на 10 «луков», возвращал подворье в Умбе («дворец Сенкинский Яргачева»), обещал не вести хозяйственную деятельность в реках Куз, Хлебной и в Чёрном ручье, а также соглашался ловить рыбу в реке Умба общими неводом и забором, деля пойманное согласно «лукам» (то есть в пропорции три к одному). В июне 1580 года кирилловским старцем Христофором и соловецкими старцами Кирьяком и Селиваном была подписана раздельная грамота на условиях Кириллова монастыря. Она конкретизировала условия раздела волости между двумя обителями. В частности, по жребию были распределены тоневые участки. За кирилловскими старцами закреплялись Сосновка, Оленица и Мосеево. За соловецкими старцами – Пильская губа с рекой и Хлебные озёра. Кузрека делилась «чересполосно», при этом приоритет отдавался Белозерскому монастырю. Следует признать, что Соловецкий монастырь не был доволен результатами такого раздела, поэтому при первой же возможности оспорил раздельную грамоту.
18 марта 1584 года умер Иоанн Грозный. Ему наследовал кроткий и набожный Феодор Иоаннович. Реальная власть сосредоточилась в руках нескольких боярских группировок. Начался пересмотр результатов правления Грозного царя. В церковной истории нашего края главным моментом стала нормализация канонического положения Двинской земли, включавшей в себя Терский берег. Вместо сомнительного двойного подчинения вологодскому и новгородскому архиереям, сложившегося в начале 70-х годов государевой волей, соборным приговором 1584 года Двинская земля возвращалась под омофор новгородского владыки.
В том же году начался пересмотр раздела Умбской волости, завершившийся новой отписью 1584/1585 года, составленной подьячим Г. Никитиным. По новому делению вся волость состояла из 42,3 «луков», из которых к Кирилловскому монастырю отходил 31,5 «лук», а к Соловецкому – 10,8 «луков». За кирилловскими старцами закреплялось 28 дворов с 44 крестьянами, амбары, мельница и 41 тоня. Соловкам отводилось 14 тоней. В целом без особых изменений такое деление Умбской волости будет сохраняться до секуляризации церковно-монастырских владений в 1762 году.
Отпись 1584/1585 года стала завершающим моментом в процессе превращения мирской «необельной» волости в монастырскую вотчину. В результате всё население (включая местное духовенство) попало в категорию зависимых монастырских крестьян, а система множества приходов в одной волости сменилась единством церковно-приходского управления, контролируемого монастырями-вотчинниками.
Конец XVI столетия ознаменовался новыми испытаниями для Умбы и её прихода, о чём мы поговорим в следующий раз.
иеромонах Никодим (Коливатов)
Завершающая статья первого цикла очерков по истории Умбы и её прихода, подготовленную к 30-летию возрождения приходской жизни. В ней рассказывается об итогах развития Умбы к концу XVI столетия. «Умбская волость и её приход в конце XVI века».
К концу XVI столетия Умбская волость пришла как сформировавшаяся монастырская вотчина, поделённая между двумя собственниками – Кирилло-Белозерским и Соловецким монастырями. Местное население, включая духовенство, вошло в состав зависимого крестьянства, несшего тягла в пользу своих фактических хозяев. Сложная структура приходской жизни заметно упростилась. Местные самоуправляющиеся приходские общины постепенно слились в единый приход-монастырь, выстроенный вокруг основного Воскресенского храма в нижнем погосте.
Формально главная роль в развитии села и его прихода принадлежала Кирилло-Белозерской обители, как основному владельцу. Однако на практике видно, что большее экономическое и духовное влияние имел Соловецкий монастырь. Если соловецкие старцы продолжали заботиться не только об извлечении доходов из местных ресурсов, но и о благосостоянии населения и нормальном развитии прихода, поддерживая прежний уклад отношений с волощанами, то кирилловские старцы ограничивались достаточно поверхностной экономической деятельностью. Во-многом, как думается, такое ограниченное влияние белозерского монастыря на Умбу связано с её территориальной отдалённостью. Неслучайно, что уже в конце XVI столетия большинство старцев и служек белозерского подворья в Умбе происходили из местных жителей и не отрывались от прежних семейных, бытовых и культурных связей.
Как отмечалось в предыдущем очерке, хозяйственная деятельность двух вотчинников в Умбской волости была чётко разделена на зоны влияния. Лишь устье реки Умба с неводами и заборами были в совместном владении да хозяйствование на реке Куз имело чересполосный характер. Основные солеварни Кирилло-Белозерского монастыря расположились в Мосеево и Кузреке, а Соловецкого – в губах Пильской и Лёв. При этом к концу столетия усолье в Пильской губе превратилось в достаточно крупное промысловое поселение с постоянными жителями из «казаков» (особой части северного населения, носящего признаки зависимости; не следует путать «казаков» Беломорья с вооруженными ватагами русского порубежья). Среди несших послушание в Порьей губе был и будущий соловецкий игумен преподобный Иринарх. Ему суждено было стать свидетелем трагических событий осени 1589 года.
Соловецкий летописец 2-й половины XVI века кратко извещает о развернувшихся событиях: «В лето 7098. Сентября в 7 грех ради наших приходили немецкие люди к морю на поморские места, рекою Ковдою в волость Ковду, а ис Ковды в волость Унбу, а из Унбы в волость Кереть, и те волости повоевали, церкви и дворы пожгли и людей побили, и воевав пошли Кемью рекою вверх, а приходило тех немцев людей 700».
Данная запись вводит нас в проблему русско-шведских отношений описываемой эпохи, получившей в скандинавской историографии название «Долгая вражда» (1570-1595 годы). После фактического поражения в Ливонской войне и потери побережья на Балтике русское правительство не оставляло надежд вернуть потерянные территории, а шведское, в свою очередь, — увеличить приобретения за счёт России. Правительство Бориса Годунова попыталось мирным способом решить спорный вопрос, однако Юхан III воспринял это как слабость и начал движение на обострение отношений с Москвой. Одним из этапов обострения стали грабительские рейды финских наёмников в пограничные районы.
Для Кольского Севера новая война началась 26 мая 1589 года, когда шведские отряды захватили и полностью уничтожили Кандалакшу. Было убито 450 человек. В огне погиб Кандалакшский монастырь. Остатки населения спасались бегством. Лето прошло в смутных предчувствиях нарастающей угрозы. И вот 7 сентября того же года новый отряд в 700 человек захватил Ковду, а затем направился к Умбе. Затем последует разорение более мелких волостей. Настоящая война развернётся лишь в следующем 1590 году, но описанные трагические события серьёзно повлияли на развитие Поморского края и оставили глубокий рубец в экономике и социальном укладе региона. По сути, как видится, шведское нападение стало тем моментом, после которого Кандалакшский и Терский берега, бывшие некогда духовно-исторической колыбелью нашего края, окончательно потеряли своё значение, превратившись в глухую политическую, экономическую и культурную окраину Кольского полуострова.
О конкретных последствиях разорения Умбской волости можно судить лишь по косвенным источникам. Летописец ограничивается замечанием, что шведы «церкви и дворы пожгли и людей побили». «Немецкий приход и пожар» в Умбе фиксируется уставной грамотой Соловецкого монастыря умбским крестьянам от 28 мая 1591 года. Констатируя нанесённый ущерб, игумен Иаков с братией пожаловали семь семей частями «лука» (всего – «полчетверта лука в рыбных ловлех и во всех угодьях») и десятью тонями; при этом в монастырской части доход делился по принципу два к одному (правда, из оставшейся трети каждая десятая рыба или десятый жемчуг также отходили монастырю). Следует признать, что установленные на два года льготы были достаточными для восстановления утраченного хозяйства. По этому документу можно приблизительно оценить потери Умбы в её соловецкой части в результате «немецкого нашествия». Если в 1585 году Соловецкому монастырю принадлежало в волости 28 дворов с 44 крестьянами мужского пола, то в 1591 году дворы не упоминаются вообще (сожжены!), а мужчин насчитывается 9 человек поименованных и 3 записанных без имён, всего 12 человек. Если пропорции потерь кирилловской части были такими же, то убыль мужской части населения составила не менее 110-130 человек, а общие потери могли достигать 300-350 жителей. Это, конечно, достаточно условные и гипотетические цифры, лишь отчасти показывающие реальную картину постигшего волость бедствия.
Ещё одним свидетельством развернувшейся трагедии и её преодоления стала опись приходского имущества, составленная 4 октября 1595 года старцем Созонтом. Данная опись является уникальным, но до сих пор полноценно не введённым в научный оборот документом по церковной истории Кольского края. Прежде всего она сохранила описание древнейшей Воскресенской церкви Умбы в верхнем погосте, пережившей, как оказалось, шведское нашествие и на какое-то время вновь ставшей центром церковно-приходской жизни Умбы.
Храм этот крайне прост в архитектуре и напоминает Борисоглебскую церковь, устроенную преподобным Трифоном на реке Паз. Сам храм студёный, а к нему прирублена трапеза, в которой устроена печь. Алтарь отделён от основной части скудным одноярусным иконостасом с одной дьяконской дверью и царскими вратами. В иконостасе образы Спасителя, украшенный золотым нимбом и «гривной серебряной», Воскресения Христова и Богородицы. Над царскими («райскими») вратами – Деисус (образ поклонения Спасителю, сидящему на престоле). Остальные иконы небольшого размера «в пядь» (соотносится с малым аналойным размером). В алтаре на престоле упомянуто Евангелие «хартейное» (рукописное), напрестольный крест «на красках», крест «воздвизальный». Богослужебные сосуды были изготовлены из дерева. Облачения священнические находились в ветхом состоянии, что не удивительно, ведь богослужебная жизнь здесь замерла ещё в середине 70-х годов XVI века. Трапеза была украшена небольшими иконами.
Церковь в волостном центре, судя по описи, только была возрождена. В ней не упомянуты приделы и даже алтарь, нет иконостаса и богослужебных сосудов. Вся жизнь прихода проходит в трапезе, в которой уже устроена печь. Всё имущество здесь состоит из новых, достаточно скудных пожертвований.
Согласно описи, новым настоятелем после разорения села стал некто священник Герасим, который являлся одним из первых вкладчиков возрождаемого прихода. Им во вновь отстроенный Воскресенский храм нижнего погоста были пожертвованы «воздвизальный» крест, иконы Деисус, Воскресения Христова и Успения Богородицы (все размером «в пядь») и комплект священнических облачений. Также среди жертвователей выступали кирилловские и соловецкие старцы и, конечно, немногие оставшиеся местные жители.
В целом документ свидетельствует, что умбская община потихоньку возвращалась к нормальной богослужебной и хозяйственной жизни. Вероятно, уже в ближайшие годы храм в нижнем погосте полностью был отстроен и освящён, после чего потребность в верхнем храме окончательно отпала, и в какой-то момент его разобрали по ветхости.
К концу XVI столетия Умба и её приход прошли долгую дорогу от лопарского становища и пограничного пункта Новгородской республики, через возвышения в качестве административного и экономического центра восточной части Лапландии, к незначительной монастырской вотчине на окраине Русского Севера. Но Умба выжила и продолжила медленно развиваться в новых исторических условиях. Умбу и её приход ждали новые испытания и новые достижения, но об этом, если Бог даст, мы расскажем в другой раз.
иеромонах Никодим (Коливатов)
Просмотров (81)
