Как адвентисты из Гаджиево отпраздновали Торжество Православия

В канун Великого Поста в славном городе Гаджиево местная ячейка Адвентистов Седьмого Дня провела благотворительную акцию – намусорила в почтовых ящиках добропорядочных граждан, оставив там странную газетёнку «Сокрытое сокровище». «Сокровище», и правда, оказалось сокрытым в том смысле, что конфессионально оно (это «сокровище») есть абсолютный АНОНИМ («даст же Бог фамилию»!). Материал в газетке дешёвый и скучный, сразу видно — протестантский… Я бы и прошёл мимо этого мусора в почтовом ящике, да братья-сослужители указали на одну забавную и, как им показалось, смутительную статью, настаивая сделать отзыв. Статья эта принадлежит некоему Владимиру Попову (как позже выяснилось, «видному» баптистскому проповеднику) и называется «Как возникло иконопочитание» («Сокрытое сокровище», 2019, №01(261), январь, С. 7). Целый Великий Пост я бегал от этой «интригующей» статейки, отлынивал от слова благовестия (ну, правда, братцы, муторно, даже, читать, не то что писать, об этом)… Наконец, глава нашего миссионерского отдела возлил килотонну елея на мою тщеславную душу и я, ублажённый и упрошенный со всех сторон, сел читать текст г-на Попова…

В целом всё вроде бы правильно написано. Можно подумать, что вопрос только в интерпретации. Однако при внимательном чтении становится понятно, что перед нами подлог, рассчитанный на не очень образованного православного читателя. Почему именно православного? А там, в статье, вся аргументация не для баптистов или адвентистов, а для православных. На протестанта отсылки к отцам Церкви и решениям соборов не будут иметь никакого воздействия. Более того, подобная аргументация, скорее вызовет недоумение и, даже, раздражение логически мыслящего адепта учения, отвергающего Священное Предание. Зато где-то что-то слышавший, но плохо знающий и понимающий, современный околоправославный человек «поведётся» на всю эту «замануху».

В чём же подлог?

Центральной фальсификацией статьи г-на Попова является повествование о «VII Вселенском Соборе» 754 года. Начнём с того, что в протестантской системе координат никаких «Вселенских Соборов» нет и быть не может. Это понятие принадлежит только Православной Церкви и только Она благодатью Духа Святого определяет, что считать собором, а что нет и какому собору присваивать титул Вселенского, а какому в этом отказать! Так вот, Церковь не знает никакого «Вселенского Собора» 754 года. Честно сказать, г-н Попов то же не знает этого собора, он просто забывает датировать его, рассчитывая, что неграмотная публика не станет перепроверять изложенную информацию. Расчёт автора прост – описать «разбойничий» еретический «собор» 754 года назвав его именем общепризнанного VII Вселенского Собора 787 года. Это, конечно, поверхностный подлог, который можно списать на «забывчивость» г-на Попова.

Итак, для автора статьи выразителем подлинного церковного мышления был «собор» 754 года. Что же это был за собор? В описание г-на Попова выходит, что Церковь всегда отрицала иконы и вообще священные изображения и лишь Трулльский собор 692 года «легализовал» всё это «идолопоклонство». Заметим, автор так жёстко не формулирует, но приёмами умолчания приводит читателя к подобному выводу.  Точно так же за счёт временных лакун исчезает вопрос о возникновении иконоборчества и реальных механизмах, приведших к «собору» 754 года. Поэтому мы восполним картину, хоть и схематично, обозначим основные векторы развития иконопочитания в Церкви.

Г-н Попов прав говоря, что предания о создании первых икон апостолом и евангелистом Лукой «не имеют исторического подтверждения». В логику протестантского мышления, как мы говорили выше, не вписывается Священное Предание, поэтому все сведения, заключённые во внебиблейские тексты, ими априори отрицаются. Вместо этого нам предлагаются построения, основанные на их личном опыте. В пространстве мышления, где критерием достоверности становится человек, а не Бог, где отрицается действие Святого Духа в Церкви, там нет места двум принципиальным институциям христианства, позволившим сохранить веру – Церкви и Преданию.

Всё-таки, историческая логика подсказывает отличное от протестантского решение данного вопроса. Сложно себе представить, что в эпоху расцвета индивидуального портрета (будь то фаюмские погребальные маски или римская скульптура, фрески Помпеев и Геркуланума или реализм чеканщиков окраин Империи), первые христиане остались в стороне от достижений и «моды» эпохи. Отказ от портретов в ту эпоху можно сравнить с отказом от «селфи» в наше время. Как сейчас делают снимки на фоне Патриарха, так в те времена богатые почитатели Христа должны были хотеть иметь портрет своего «религиозного кумира». Да, в частностях предания об Авгаре Эдесском, евангелисте Луке и Веронике, скорее всего, наполнены «домыслами» и благочестивыми «реконструкциями» последующих времён, но в главном они отражают исторический момент желания сохранить облик любимого Учителя. В первых образах (иконах) было много личного.

Те, кто лично видел, общался и любил Христа и Его Мать, желали сохранить их образы не только в сердце. Ещё вчера Лука и другие апостолы по-свойски заходили в дом Иоанна, общался с Пречистой Девой, ели приготовленную Ею пищу, получали утешение и наставления. Но вот пришло время отправляться на проповедь. В последний раз   Лука зашёл в дом «любимого ученика» Иисуса. Тягостно, но неизбежно, расставание; хочется хоть что-то на память от Пречистой… Именно в этот момент он делает быстрый рисунок лика Матери Его Учителя. В Ней он видит Самого Христа. Они ведь должны были быть очень похожи внешне (Иисус имел плоть только от Матери!)… Конечно, первые иконы не были окружены особым почитанием. Отношение к ним, скорее всего, было эмоционально-ностальгическим, подобным тому, как мы относимся к фотографиям близких родственников и друзей, как мать хранит в конверте локоны своего ребёнка, как женщина хранит подвенечное платье, которое уже никогда не наденет, как вдова хранит первое письмо покойного мужа и не удаляет его номер из записной книжки телефона, так первые христиане хранили всё, что связано с земной жизнью Иисуса Христа… Это было естественным и не вызывало обсуждений, как не вызывали вопросов слова Господа. Он был не «отвлечённо догматом», но Живым по Плоти и Навсегда…

Прав будет г-н Попов, обвинив нас в фантазии. Но есть археология, которая  даёт нам интересный материал по наличию изображений в ранних христианских «святилищах».  В 1938 году А. Моюри в Геркулануме, погибшем вместе с Помпеями в 79 г. от Р.Х., обнаружил небольшую комнату размером 3х2,7 метра, в которой сохранилось место алтаря и углубление в виде четырёхконечного креста. Как установлено, в углублении был деревянный крест, закреплённый гвоздями и выдранный из стены ещё 60-х гг. н.э. Большинство исследователей сходятся во мнении, что святилище было разорено во время гонений императора Нерона около 64 г. н.э., когда пострадали апостолы Пётр и Павел. Но для нас важен именно крест как древнейшая форма иконы. Итак, во времена земной жизни учеников и самовидцев Христа в «святилищах» христиан уже наблюдаются священные изображения. Центральное же положение (непосредственно над алтарём!) креста может с определённостью указывать, что перед ним молились и, возможно, воздавали какие-то почести…

Конечно, не следует ждать от раннехристианских общин монументальных памятников иконографии. Во-первых, система эстетических представлений христианства только начинала формироваться и была, скорее всего, проявлением уступки мирскому. Во-вторых, христианство начинается с гонений на Самого Христа и тут же переходит в мученичество за Него. Христианам в условиях гонений было не до художественного творчества. Кроме того, публичная демонстрация священных изображений могла привести к обострению ситуации, что самой Церковью не приветствовалось. Хотя Церковь была сообществом исповедников, Она не считала правильным «напрашиваться» на смерть. Поэтому искусство эпохи гонений носило прикрытый (символический) характер. Так вместо Христа изображали Орфея, «Агнца» или «рыбок» (акроним Ίχθύς расшифровывался «верными» как «Ἰησοῦς Χριστός, Θεοῦ Υἱός, Σωτήρ / Иисус Христос Божий Сын Спаситель»).

Безмолвными свидетелями, что иконография продолжала развиваться в условиях гонений, стали катакомбы (II-VII вв.), места погребений и богослужений христиан в этот период. Уже в III веке появляются в катакомбах первые священные изображения, как символического, так и описательного характера.

О наличии священных изображений у христиан и еретиков-гностиков свидетельствует священномученик Ириней Лионский (ум. ок. 202 г.). В своём трактате, описывая ересь Карпократа, он пишет, что «они (последователи Карпократа, — прим. автора) называют себя гностиками, имеют частью нарисованные, частью из другого материала изготовленные изображения, говоря, что образ Христа сделан был Пилатом в то время, когда Он жил с людьми. И они украшают их венцами и выставляют вместе с изображениями светских философов, именно с изображением Пифагора, Платона, Аристотеля и прочих, и показывают им другие знаки почтения, также как язычники» (Против ересей, I,15, 6). Часто этот текст приводят противники иконопочитания, интерпретируя его в духе «иконоборчества». Однако, внимательно вчитываясь, мы должны заключить, что священномученик Ириней не выступает здесь против икон. Его смущают не иконы сами по себе, а их соседство с изображениями философов и оказание им «знаков почтения» подобных тому, как это делают язычники. То есть проблема именно в использовании последователями Карпократа иконы Христа в качестве идола, а не в самом Его изображении. То, что для Иринея именно идолопоклонство является «болевой точкой» обличаемой ереси видно в фразе «образ Христа сделан был Пилатом в то время, когда Он жил с людьми». По сути в этой фразе заключено догматически верное обоснование иконопочитания: если Христос истинно был во плоти и истинно жил на земле, то Он изобразим, как минимум, по плоти…

Мы сделали остановку на свидетельстве Иринея Лионского о наличии священных изображений во II веке ещё и потому, что г-н Попов утверждает в своей статье, что «до IV века упоминания об иконах отсутствуют». Да, широкой полемики не было и упоминание священных образов редкость, но вовсе не потому, что их не было, а потому, как мы показали выше, что иконы были нормой, о которой не спорили. Лишь неверное («магическое») использование святыни гностиками вынудило (и то вскользь) сказать об этом выдающегося апологета Церкви II века. Дело в том, что в Церкви особое отношение к выражению Истины. Она дана в Ней во всей полноте, хорошо известна и зачастую чётко не формулируется, ибо нет такой необходимости. Лишь с возникновением угрозы потерять или исказить Истину Церковь «мобилизуется» и устанавливает догмат. Иначе говоря, Церковь никогда не придумывает повестку дня, «не бежит впереди паровоза». В этом заключена Её способность сохранять Предание и Писание в неизменном виде уже две тысячи лет…

Впрочем, г-н Попов прав, говоря, что с IV века христианские авторы пишут об иконах. Многие из них побывали в Иерусалиме и столкнулись со святынями времён Иисуса. Так первый церковный историк Евсевий Памфил (ум. 340 г.) пишет: «Я видел множество портретов Спасителя, Петра и Павла, которые таким образом сохранились до нашего времени». Он  описывает, в частности, статую Христа, воздвигнутую на средства «кровоточивой женщины», исцелённой Им (Лк. 8:43-48 и др.). Эти свидетельства тем важнее, что сам Евсевий был противником иконопочитания.

С прекращением гонений в IV веке происходит расцвет монументальной живописи катакомб (Санта Текла, Присциллы и другие), с каждым веком лишь возрастая в мастерстве и иконографической  точности (фрески Кастельсеприо VII века). В ту же эпоху получает новую жизнь религиозная станковая живопись, а так же скульптура. К этому времени происходит изменение отношение к священным изображениям в Церкви. Если в первые столетия икона была предметом личностной связи с любимым Учителем, предмет памяти, то с IV века перед Церковью появляется задача активной миссии среди язычников и катехизации новообращённых.

Мы имеем множество имён отцов Церкви считавших важным использовать иконографию как элемент миссии, призывавших к почитанию святынь и благосклонно относившимся к народному почитанию священных изображений. Василий Великий, Иоанн Златоуст, Григорий Богослов, Нил Синайский, Астерий Амасийский, Анастасий Синаит – все эти отцы своим авторитетом заложили твёрдую основу для иконопочитания.

Но прав и г-н Попов,  целый ряд авторов настороженно и даже враждебно относился к иконам. Иногда протестантские авторы называют этих писателей-«иконоборцев» разных эпох отцами Церкви, но большинство из них не канонизированы, а некоторые оказались еретиками и раскольниками. Вот неполный список «отцов» иконоборчества: Тертуллиан (писал против икон в годы, когда уже ушёл в раскол и создал собственную секту), Климент Александрийский (творил на грани христианства и гностицизма), Ориген (осуждён Церковью на V Вселенском Соборе), Евсевий (был арианином) и другие. Впрочем, есть и более авторитетные писатели (Минуций Феликс, Арнобий, Лактанций), но они никогда не воспринимались как безупречные авторитеты в Восточных Церквях. Наверное самым серьёзным выступлением против иконопочитания было 34 правило Эльвирского собора 302-304 годов, которое вводило запрет на священные изображения на стенах церквей (дословно это правило звучит ещё шире: «да не будет в церквах живописных изображений»). Однако следует признать, что данное решение скорее было исключением, чем правилом, и имело ограниченный характер, как по месту, так и по времени.

Думается, что основной причиной развития иконоборческих тенденций в Церкви в данную эпоху было возникновение двух зафиксированных в источниках тенденций обрядовой жизни новообращённых из язычников христиан. С одной стороны многие язычники переносили на иконы понятные им отношения идолослужения, в прямом смысле превращая образы Христа и Богородицы в истуканов. С другой, желая умерить пыл неофитов из язычников, «верные» начали профанировать святыни. То, что профанация икон столь же новое для Церкви явление, как и их «магизация», видно по реакции епископата и отцов Церкви на происходящие процессы. Так в 598 году епископ Серен в Марселе сорвал со стен церкви и выбросил иконы. Папа Римский Григорий Великий в мягких выражениях обличил епископа Серена за этот поступок. Таких случаев было много, но все они выглядят как некая аномалия, привнесённая слишком эмоциональным поведением «иконоборцев», поэтому и язык защитников икон был примирительным.

Иконоборческие тенденции усиливаются под влиянием зарождавшегося в VII веке ислама. Именно исламская экспансия VII-VIII веков, воспринимаемая тогда как «новое слово» в христианстве, привела к чисто политическому процессу иконоборчества. Не думаю, что г-н Попов не знаком с обильной протестантской литературой по истории иконоборчества и что ему не известны подлинные мотивы и подлинные движущие силы этой церковной трагедии, но в виду конфессиональной солидарности автор статьи занимается апологией гонителей Церкви, выставляя их «белыми и пушистыми». Именно конфессиональная нечистоплотность приводит г-на Попова к утаиванию от читателя ключевых моментов истории.

Итак, что же произошло в VIII веке, какие процессы привели к «VII Вселенскому Собору» 754 года?

В 717 году власть в Константинополе захватил Лев Исавр, основав новую династию. Главной проблемой эпохи были взаимодействия с арабским миром, его экспансией. Помимо военной составляющей противостояние подразумевало конфликт ценностно-религиозных систем. При очень схожих исходных постулатах, ислам выглядел более привлекательным по причине упрощённости системы координат. Минимум догмы, минимум образов и символов, простые законнические установки ислама противостояли возвышенно-поэтическому богословию христианства с его учением о благодати. Понятно, что примитивное ощущение религии в сознании народных масс всегда тяготеет к упрощению веры и её внешнего проявления. Если учесть, что даже для многих епископов ислам воспринимался как некая «ересь» внутри христианства, что агрессивная система «миссии» была близка военным устремлениям императора-«солдата» Льва, что арабы как почти непобедимая сила воспринималась большинством жителей Империии в качестве избранников Божиих, то станет понятным внутренний мотив, ведший византийские элиты к союзу с элитами исламского мира. Одним из пунктов «союза» и стал вопрос об иконопочитании.

Если в предыдущие эпохи отношение к священным изображениям было внутренним делом церковных писателей, что-то кому-то писавших в пыльных кабинетах, да немногих «ересиархов», то новая эпоха с её почти варварской элитой частный вопрос превратил в предмет политики, определившей существование Империи на ближайшие сто лет и, как окажется, произнесшей приговор единству Церкви…

Однако процесс иконоборчества при Льве Исавре шёл медленно и опасливо. Лев был практиком. Столкнувшись в 726 году с сопротивлением в среде епископата, монашества и народа, он изменил тактику поведения. Отказавшись от прямого столкновения, Лев постепенно обновлял состав епископата внутри Империи: сторонники иконопочитания заменялись иконоборцами. Главное дело заключено в смене святого патриарха Германа на покладистого иконоборца Анастасия,  что и случилось в 729 году. Постепенно шло давление на монашество. Ограничивалось количество монастырей и количество новых постригов. Велась пропаганда против монашества как некоего «извращения». Параллельно власти заигрывали с толпой, готовя её к более жёсткой политике. Парадокс эпохи Льва Исавра в том, что главным противником иконоборчества выступил секретарь халифа Дамасска преподобный Иоанн, тот, кто по своему положению должен был бы выступать в поддержку понятного для ислама иконоборчества.

После смерти Льва в 741 году на византийском престоле оказался идеал протестантского правителя (не случайна «симпатия» к данному персонажу г-на Попова и «иже с ним»!) Константин V Копроним. Прозвище этого «великого полководца» — биография! «Копроним» «целомудренно» переводят как «Навозоименный». По одной версии (маловероятной) Константин при крещении «обделался» прямо в купель. По другой –  он был настолько влюблён в лошадей, что часто мазался их навозом и убеждал, что это полезно. Наконец, согласно третей (наиболее вероятной!) версии кличка эта связана с интимными предпочтениями императора… Какая бы версия вам не была ближе, идеализация подобного «типа» странна. Но, всё же, это был настоящий «протестант» VIII века. Он отрицал иконы (включая Крест Христов!), не почитал Деву Марию (в частности отказывался называть Её Богородицей и Приснодевой, сравнивая с пустым кошельком), боролся с монашеством, вёл жизнь распутную и разгульную (по одному предположению – отрицал Страшный Суд!)…

Именно этот «протестант» решил перейти грань допустимого и запретить иконопочитание. В 754 году он созывает «собор», который называет «вселенским». Мы не будем говорить, что уже современники не признали этого сборища еретиков, но посмотрим, насколько он был «вселенским».  Центральным признаком «вселенского» характера собрания является представительство на нём всех Поместных Церквей. В сборище 754 года не было ни одного представителя Церквей, кроме Константинопольской. Даже легаты римского папы, бывшие в то время в столице Империи, отказались от участия в «мероприятии». Патриархи же Александрии, Антиохии и Иерусалима не могли присутствовать из-за войны Византии с арабами, под оккупацией которых они находились. Но и представителей своих они не прислали (что-то их остановило!). Но, вот странно, «собор» был созван и сформулировал основные документы без патриарха Константинополя.  Это нонсенс даже для Поместного собора! Дело в том, что к тому времени патриарх-иконоборец Анастасий умер, а Копроним не посчитал нужным выбирать нового предстоятеля Церкви (слишком велика была вероятность, что выберут не того!). В итоге председателем стал незаконнорожденный сын императора Тиверия III митрополит Эфесский Феодосий. Его помощниками стали совершенно беспомощные «богословчики» Василий Трикокав и Сисиний Пастилла. Лишь под завершения «собора» был избран патриархом провинциальный монах Константин, чтобы хоть как-то легализовать принятые акты. Итак, на «соборе» сошлись епископы только одной Поместной Церкви (причём не все!) без своего Предстоятеля и без поддержки других Поместных Церквей. При этом, как мы понимаем, оппозиция на «сборище» не допускалась. Понятно, что подобный «собор» не может называться «вселенским».

Мы мало имеем данных о ходе заседаний «собора» 754 года, но по сохранившимся документам и показаниям его участников на подлинном Вселенском Соборе 787 года можно утверждать, что организаторы «собора» не гнушались фальсификацией, вымарывая целые страницы из сочинений отцов Церкви (источники читались по заранее заготовленным карточкам!), свидетельствующих в пользу иконопочитания. Если добавить, что «собор» заседал под «охраной» гвардии, то станет понятно насколько это было действием «благодати Духа Святого»…

27 августа 754 года на ипподроме был возглашён орос собора, суть которого сводилось к запрету иконопочитания и анафематствованию защитников икон святителя Германа Константинопольского, преподобного Иоанна Дамаскина и святителя Георгия Кипрского.

Далее началась эпоха кровавых гонений на защитников икон и сами иконы, а заодно на другие святыни – мощи, книги об иконопочитании и на всё, что хранило след святыни в Церкви… Протестанты, включая г-на Попова, замалчивают, что главными последствиями «собора» 754 года было: 1) убийство людей, 2) пытки и насилие над людьми, 3) закрытие монастырей (а под «шумок» и изъятие других церковных ценностей!), 4) насильственное «венчание» монахов, 5) уничтожение памятников христианского искусства (фресок, икон, рукописных книг, а иногда и храмов), 6) подделка источников по истории икон (включая вымарывание целых страниц сочинений святых Отцов!), 7) пропаганда разгульного образа жизни (это уже к образу императора!)… Конечно, об этом в «либеральных» кругах говорить не прилично, но мы, православные, какие-то «жуткие» не-либералы: для нас «не убий!» значит «не убий!» и даже самый «голубой» император не будет для нас своим, ибо такие Царства Небесного не наследуют… Поэтому, помня слова Христа, что по плодам дел их мы познаем их, нам не надо объяснять, кто со Христом, а кто нет…

Решения «собора» 754 года привели к осознанию в Церкви основных болевых моментов иконоборчества. Попытаемся их сформулировать:

• Отрицание иконопочитания и, что важнее, изобразимости воплотившегося Бога-Слова – Господа нашего Иисуса Христа вело к сомнению в реальности Его воплощения, а, значит, реальности и Страстей, Смерти и Воскресения Христа. Это неминуемо ведёт к отрицанию самой сущности христианства – пути ко спасению через Иисуса.
• Отрицание иконопочитания ведёт, в конечном счёте, к отрицанию всякой иконы и всякой изобразимости в смысле формулирования богопознания. Хотя участники «собора» 754 года не говорили об этом, но иконоборчество в своей логической перспективе должно отказаться от всех видов изобразительного (включая Крест Господень!), музыкального и словесного выражения священного. Это означает отказ от главной словесной иконы – Библии.
• Общие положения «собора» 754 года подспудно наталкивают богослова на проблему изобразимости Христа не только по плоти, но и по Божественности. Позже эта проблема перерастёт в одну из центральных тем богословия святителя Григория Паламы: возможно ли реальное соединение с Богом, реальное богообщение? Как оказалось, реальность изобразимости Божества теснейшим образом связано с реальностью самого бытия и возможностью спасения этого самого бытия через Иисуса.
• Наконец, есть проблема, показавшая всю слабость иконоборчества, и толкнувшая современников к его преодолению. Одно из положений «собора» 754 года гласило, что есть лишь один образ Христа, достойный поклонения, — это Святые Дары. Но в том-то и дело, что в Евхаристии не образ (икона) Господня, а реальность: перед нами истинное Тело и истинная же Кровь Христовы. По сути, вывод составителей ороса 754 года был логичен, он вышел из отрицания священного изображения. Мир создан Богом как единый священный образ, в нём заложена логика иконографии. Носителем этой логики является каждый человек, включая и творцов «собора» 754 года. Отрицая икону в одном, человек тут же найдёт её в другом. Так же и «соборяне» нашли свою священную образность в Святых Дарах. Нашли там, где вместо неё не образ, а истинное Божество!

Поставленные «собором» 754 года вопросы найдут решения на подлинном VII Вселенском Соборе 787 года. Найденные ответы будут развиваться и углубляться ещё в течении тысячи лет, став в наши дни одним из центральных моментов диалога с протестантизмом.

Скажем немного о VII Вселенском Соборе, который был предметом статьи г-на Попова. Начнём, как и прежде, с его статуса как «вселенского». На нём были представлены все Поместные Церкви. Помимо председательствующего патриарха Тарасия Константинопольского на соборе присутствовали законные представители восточных патриархов и легаты папы римского. На соборе присутствовало от 350 до 367 человек, из них право решающего голоса имели 308 человек (по всей видимости, это епископы), остальные, хотя и подписывали акты, имели право вторичного голосования, предоставленного решением собора (это были миряне и монахи).

Попытка автором статьи принизить значение собора через акцентирование особой роли монашества не состоятельно.  Г-н Попов как протестант должен был бы вспомнить о первом апостольском соборе в Иерусалиме, являющемся образцом для соборной системы Церкви и описанном в Деяниях апостолов святым Лукой (Деян. 6:1-6). О составе собора апостолов сказано лишь, что было собрано множество учеников, при этом не выделены ни апостолы, ни епископы, ни пресвитеры, ни рядовые члены. Полнота Церкви не исключает ни одну из Её категорий, но каждый в Ней имеет своё неповторимое значение. Поэтому для Церкви не так важно, сколько отцов присутствует на соборе, но важно, насколько они (эти отцы) выражают волю Божию, насколько их голос движим благодатью Духа Святого; иначе говоря, важно то, насколько они и есть Церковь. Именно поэтому 338 человек «собора» 754 года – это 338 еретиков, а 367 человек 787 года – это 367 святых отцов Церкви!

В результате работы VII Вселенского Собора Церковь сформулировала догмат об иконопочитании: «Храним не нововводно все, писанием или без писания установленные для нас Церковные предания, от них же едино есть иконного живописания изображение, яко повествованию Евангельския проповеди согласующее, и служащее нам ко уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова, и к подобной пользе. Яже бо едино другим указуются, несомненно едино другим уясняются. Сим тако сущим, аки царским путем шествующе, последующе Богоглаголивому учению Святых Отец наших и преданию Кафолическия Церкви, (вемы бо, яко сия есть Духа Святого в ней живущего), со всякою достоверностью и тщательным рассмотрением определяем:

Подобно изображению честного и животворящего Креста, полагати во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях честные и святые иконы, написанные красками и из дробных камений и из другого способного к тому вещества устрояемые, якоже иконы Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и непорочныя Владычицы нашея святыя Богородицы, такожде и честных ангелов, и всех святых и преподобных мужей. Елико бо часто чрез изображение на иконах видимы бывают, потолику взирающии на оныя подвизаемы бывают воспоминати и любити первообразных им, и чествовати их лобызанием и почитательным поклонением, не истинным, по вере нашей, Богопоклонением, еже подобает единому Божескому естеству, но почитанием по тому образу, якоже изображению честного и животворящего Креста и святому Евангелию и прочим святыням фимиамом и поставлением свечей честь воздается, яковый и у древних благочестный обычай был. Ибо честь, воздаваемая образу, преходит к первообразному, и покланяющийся иконе поклоняется существу изображенного на ней. Тако бо утверждается учение Святых Отец наших, сиесть предание Кафолическия Церкве, от конец до конец земли приявшия Евангелие».

Мы сейчас не будем рассматривать сам догмат, ибо и г-н Попов о нём не пишет, но отметим, что вопреки утверждению автора, что «иконопочитание было введено уже навсегда», потребуется ещё не одно десятилетие прежде, чем Православие восторжествует окончательно.

Итак подведём итог нашего разбора статьи Владимира Попова «Как возникло иконопочитание». Во-первых, мы должны ещё раз подчеркнуть, что данный опус направлен на неграмотных православных, а не на протестантов. Во-вторых, при прочтении мы столкнулись с умалчиванием ряда значимых фактов развития иконопочитания, что очень похоже на преднамеренную (в «миссионерских» целях) подмену. В-третьих, автор, следуя конфессиональной тенденциозности, совершает подмену, выставляя политический лжесобор за подлинный Вселенский Собор, а подлинный собор называет ложным. Мы сейчас не говорим о других тенденциозностях автора, но и выше сказанное заставляет нас понять, что данный текст профанирует не только Православие, но и историческую науку.

иеромонах Никодим (Коливатов)

 

Просмотров (276)